Не стреляйте в пианиста, он играет, как умеет
понедельник, 14 февраля 2011
Во все века оно без перемен
Как приятно любить кого-то, как приятно когда тебя этот кто-то любит в ответ. И как же тоскливо, когда тебе это надоедает. Я стала очень быстро перегорать. Становится скучно, не интересно. Как с этим бороться? И можно ли с этим как то справиться? Можно ли с этим жить дальше или ближе?
Практика бессмертия
Бессмертие – это, своего рода, обман или бегство от смерти. Основными следами судьбы, пометками, в которых написано о нашем умирании, являются линии на ладонях и кофейная гуща. По ним любая гадалка, глянув зорким глазом, сразу всё про нас расскажет. А уж если зорким гадалкам всё понятно, то от проницательной смерти точно не спрятаться. От гадалок спрятаться не так и сложно, достаточно кофе при них не пить, да перчаток с рук не снимать. Но наш злейший враг – любопытство - изредка да сдернет перчаточку с руки прямо на глазах у старой мудрой цыганки.
Так что кофе пить надо так, чтобы, как потом чашку не верти, кроме спиралей никаких рисунков больше разглядеть нельзя было. А для этого, вдыхая кофейный волшебный аромат, нужно думать исключительно о бесконечности и вечных полетах. Спираль, она олицетворяет саму бесконечность. Ведь непонятно где вход, где выход, и бродить по спирали можно бесконечно. При этом не бездумно, как по кругу, а с четкой целью.
А вот линии на ладонях, это вообще блажь судьбу при себе носящих и посему ничего изменить не могущих. Линии эти не то, что прятать надо, от них совсем избавиться необходимо. Ведь что не написано, то и не закон. А устные договоренности, они тут есть, а тут уже и забыли о них, кровью то не подписывал никто.
Дима часто думал о смерти и о бессмертии заодно. Он читал попеременно теорию абсурда и русские народные сказки. Жена давно смирилась с его странностями и старалась не обращать внимания. В остальном Дима был примерным семьянином, до ужаса предсказуемым человеком, законопослушным гражданином, человеком без выдающихся идей. Его волновало, что говорят о нем соседи, свято верил в нормы общественной морали. На него почти не обращали внимания, он ничем не выделялся из серой массы толпы.
Но это была только игра, искусное притворство. У Димы был четкий план действий по отвоёвыванию времени у смерти. Его не устраивали лишних несколько лет, он хотел бессмертия и знал, как его получить. Ему было тяжело притворяться посредственностью, но нужно было усыпить бдительность всех вокруг. Добиться того, что совсем замечать и обращать внимание перестанут. И Диме удалось. Соседи с ним даже здоровались редко. Жена, приходя с работы, знала, что он смотрит телевизор и даже не заходила в комнату поздороваться. Дима подождал ещё пару месяцев и исчез. Он просто собрал необходимые вещи и уехал в другой город в другом конце страны, никому ничего не сказав.
Окружающие не заметили его отсутствия. Только жена через три дня обнаружила, что муж исчез. Но она этому только обрадовалась. У неё давно был любовник, от мужа она собиралась в скором времени уходить. Он был слишком правильным, слишком обычным и не хотел детей.
А Дима часто переезжал из одного маленького провинциального городка в другой. Как-то, сидя у камина, он снял перчатки, которые носил всё время, и, глянув на свои ладони, обрадовался. Линии почти стерлись, оставались лишь несколько черточек, маленький шажок к бессмертию. Сколько времени прошло Дима не знал, он не наблюдал за часами и календарями, это плохая примета. Но когда линии на ладонях окончательно исчезли, он вернулся в родной город.
Оказалось, что прошел не один десяток лет. Жена его умерла, как и его бывшие друзья и знакомые. Только один человек узнал Диму и незаметно следил за ним. Это была старушка. Диму она видела, когда была совсем маленькой девочкой, он казался ей волшебником из сказки, поэтому она его запомнила. И теперь очень удивилась, увидев его не изменившегося совсем спустя столько лет. Старушка эта, прилежно училась в школе, поступила в институт. Но не доучилась, бросила институт и уехала в Тибет, сидела в горах в позе лотоса, внимая словам гуру и сэнсэев. Так и не найдя ответов на все мучившие ее вопросы, но накопив достаточно покоя и гармонии в душе, вернулась домой. Деньги на жизнь зарабатывала, гадая по руке и на кофейной гуще.
Несколько раз она изучала кофейную чашку, оставленную Димой на столике кафе. Но кроме спиралей не было никаких рисунков. «Точно бессмертный» - подумала бабуля. Она не стала приставать к нему с расспросами, она просто тихо умерла в своей комнате.
Дима продолжал путешествовать, разные города, разные люди. Он уже разочаровался в бессмертии. Раньше казалось, что бесконечная жизнь дает бесконечные возможности. Но всё имеет завершенность, всё проходит и заканчивается. Дима уже ничего не хочет, у него уже всё есть и всё было. Бесконечное завтра, бесконечное потом удручает. Скука раскрашивает однообразными тонами вечную череду дней. Минуты потеряли ценность. Теперь невозможно восхищаться закатами и рассветами, надоело смотреть на звезды. Любовь превратилась в тоскливое спортивное соревнование, которое в любом случае выиграешь. Близко никого подпустить невозможно, открыться никому нельзя. Первых пару сотен лет пролил океаны слез, оплакивая постоянно умирающих друзей, собак, женщин. После стал черствее, а затем и вовсе бездушным.
Проснувшись однажды утром, когда яркое солнце настойчиво светило в глаз, Дима увидел рядом спящую жену. Он обрадовался. Ну конечно, бессмертие – это всё сказки, какой тяжелый сон приснился. Как он мог такого хотеть? Дима разбудил жену и потащил её сонную смотреть на утренний туман над рекой. Он снова почувствовал прелесть проходящего момента, неповторимость ушедшей минуты. Времени снова было в обрез и нужно успеть так много. Теперь снова нужно спешить, любить, обижаться, плакать, смеяться. Во всем появился смысл. Жажда действия захватила его. Диме захотелось завести собаку, непременно подняться в горы, сходить на балет, встретить рассвет с женой, походить по лужам. Жизнь наконец-то стала реальной и насыщенной.
Вдруг резкий громкий звук разбудил Диму. Кто-то взорвал питарду пытаясь приблизить новогодние праздники. Образ жены и настоящей жизни рассеялся. Дима лежал в кровати, за окном была зима, вокруг монотонная серая вечность. Он редко видел сны, а такие реальные - никогда. Впервые за последние триста лет Дима плакал.
К сожалению, ничего нельзя вернуть назад. Но у Димы впереди бесконечность. Он сможет что-нибудь придумать. Обманувший смерть, сможет одурачить и вечность.
Практика бессмертия
Бессмертие – это, своего рода, обман или бегство от смерти. Основными следами судьбы, пометками, в которых написано о нашем умирании, являются линии на ладонях и кофейная гуща. По ним любая гадалка, глянув зорким глазом, сразу всё про нас расскажет. А уж если зорким гадалкам всё понятно, то от проницательной смерти точно не спрятаться. От гадалок спрятаться не так и сложно, достаточно кофе при них не пить, да перчаток с рук не снимать. Но наш злейший враг – любопытство - изредка да сдернет перчаточку с руки прямо на глазах у старой мудрой цыганки.
Так что кофе пить надо так, чтобы, как потом чашку не верти, кроме спиралей никаких рисунков больше разглядеть нельзя было. А для этого, вдыхая кофейный волшебный аромат, нужно думать исключительно о бесконечности и вечных полетах. Спираль, она олицетворяет саму бесконечность. Ведь непонятно где вход, где выход, и бродить по спирали можно бесконечно. При этом не бездумно, как по кругу, а с четкой целью.
А вот линии на ладонях, это вообще блажь судьбу при себе носящих и посему ничего изменить не могущих. Линии эти не то, что прятать надо, от них совсем избавиться необходимо. Ведь что не написано, то и не закон. А устные договоренности, они тут есть, а тут уже и забыли о них, кровью то не подписывал никто.
Дима часто думал о смерти и о бессмертии заодно. Он читал попеременно теорию абсурда и русские народные сказки. Жена давно смирилась с его странностями и старалась не обращать внимания. В остальном Дима был примерным семьянином, до ужаса предсказуемым человеком, законопослушным гражданином, человеком без выдающихся идей. Его волновало, что говорят о нем соседи, свято верил в нормы общественной морали. На него почти не обращали внимания, он ничем не выделялся из серой массы толпы.
Но это была только игра, искусное притворство. У Димы был четкий план действий по отвоёвыванию времени у смерти. Его не устраивали лишних несколько лет, он хотел бессмертия и знал, как его получить. Ему было тяжело притворяться посредственностью, но нужно было усыпить бдительность всех вокруг. Добиться того, что совсем замечать и обращать внимание перестанут. И Диме удалось. Соседи с ним даже здоровались редко. Жена, приходя с работы, знала, что он смотрит телевизор и даже не заходила в комнату поздороваться. Дима подождал ещё пару месяцев и исчез. Он просто собрал необходимые вещи и уехал в другой город в другом конце страны, никому ничего не сказав.
Окружающие не заметили его отсутствия. Только жена через три дня обнаружила, что муж исчез. Но она этому только обрадовалась. У неё давно был любовник, от мужа она собиралась в скором времени уходить. Он был слишком правильным, слишком обычным и не хотел детей.
А Дима часто переезжал из одного маленького провинциального городка в другой. Как-то, сидя у камина, он снял перчатки, которые носил всё время, и, глянув на свои ладони, обрадовался. Линии почти стерлись, оставались лишь несколько черточек, маленький шажок к бессмертию. Сколько времени прошло Дима не знал, он не наблюдал за часами и календарями, это плохая примета. Но когда линии на ладонях окончательно исчезли, он вернулся в родной город.
Оказалось, что прошел не один десяток лет. Жена его умерла, как и его бывшие друзья и знакомые. Только один человек узнал Диму и незаметно следил за ним. Это была старушка. Диму она видела, когда была совсем маленькой девочкой, он казался ей волшебником из сказки, поэтому она его запомнила. И теперь очень удивилась, увидев его не изменившегося совсем спустя столько лет. Старушка эта, прилежно училась в школе, поступила в институт. Но не доучилась, бросила институт и уехала в Тибет, сидела в горах в позе лотоса, внимая словам гуру и сэнсэев. Так и не найдя ответов на все мучившие ее вопросы, но накопив достаточно покоя и гармонии в душе, вернулась домой. Деньги на жизнь зарабатывала, гадая по руке и на кофейной гуще.
Несколько раз она изучала кофейную чашку, оставленную Димой на столике кафе. Но кроме спиралей не было никаких рисунков. «Точно бессмертный» - подумала бабуля. Она не стала приставать к нему с расспросами, она просто тихо умерла в своей комнате.
Дима продолжал путешествовать, разные города, разные люди. Он уже разочаровался в бессмертии. Раньше казалось, что бесконечная жизнь дает бесконечные возможности. Но всё имеет завершенность, всё проходит и заканчивается. Дима уже ничего не хочет, у него уже всё есть и всё было. Бесконечное завтра, бесконечное потом удручает. Скука раскрашивает однообразными тонами вечную череду дней. Минуты потеряли ценность. Теперь невозможно восхищаться закатами и рассветами, надоело смотреть на звезды. Любовь превратилась в тоскливое спортивное соревнование, которое в любом случае выиграешь. Близко никого подпустить невозможно, открыться никому нельзя. Первых пару сотен лет пролил океаны слез, оплакивая постоянно умирающих друзей, собак, женщин. После стал черствее, а затем и вовсе бездушным.
Проснувшись однажды утром, когда яркое солнце настойчиво светило в глаз, Дима увидел рядом спящую жену. Он обрадовался. Ну конечно, бессмертие – это всё сказки, какой тяжелый сон приснился. Как он мог такого хотеть? Дима разбудил жену и потащил её сонную смотреть на утренний туман над рекой. Он снова почувствовал прелесть проходящего момента, неповторимость ушедшей минуты. Времени снова было в обрез и нужно успеть так много. Теперь снова нужно спешить, любить, обижаться, плакать, смеяться. Во всем появился смысл. Жажда действия захватила его. Диме захотелось завести собаку, непременно подняться в горы, сходить на балет, встретить рассвет с женой, походить по лужам. Жизнь наконец-то стала реальной и насыщенной.
Вдруг резкий громкий звук разбудил Диму. Кто-то взорвал питарду пытаясь приблизить новогодние праздники. Образ жены и настоящей жизни рассеялся. Дима лежал в кровати, за окном была зима, вокруг монотонная серая вечность. Он редко видел сны, а такие реальные - никогда. Впервые за последние триста лет Дима плакал.
К сожалению, ничего нельзя вернуть назад. Но у Димы впереди бесконечность. Он сможет что-нибудь придумать. Обманувший смерть, сможет одурачить и вечность.
воскресенье, 30 января 2011
Во все века оно без перемен
Я люблю ежиков.
Вообще зверей, зверушек и звериков. Всяких, даже крыс и гадюк.
Растения - все люблю.
Бродить по лесу.
Воду люблю.
Плавать в море, а возле реки - жить. Смотреть на реку.
Ветер тоже люблю, даже когда он зимой в морду дует.
Ходить босиком.
Возвращаться домой летом на рассвете и знать, что там никого нет и можно лечь спать.
Есть ежевику с куста.
Травяной чай, эфиопский кофе и тоник (с джином и без).
Лежать на мху.
Обниматься.
Лежать под пледом, смотреть фильм и держаться за руки.
Ночевать под открытым небом.
Быстро-быстро ехать в автомобиле по загородной дороге. Можно, впрочем, и по городу, если он большой: тут важно знать, что еще не скоро приедешь.
Хорошую обувь.
Улиток (не как пищу, а как объект созерцания).
Гулять по незнакомому городу.
Цветные стекла.
Запах дыма. Вообще многие запахи. У меня нос - главный источник наслаждений, наверное.
Бродить в тумане.
Качаться на качелях.
Уезжать на поезде, особенно ночью и в люксе.
Собирать грибы, камни, ягоды, листья, дрова - просто собирать.
Проснуться утром, посмотреть на часы и обнаружить, что еще рано и можно спать дальше.
Кедровые орешки.
Синий цвет.
Трепаться.
Внезапно обнаруживать "своих": по сиянию глаз, по ненароком брошенному слову или жесту.
Сны (не все).
Сумерки.
Смотреть на огонь.
Смотреть на текущую воду.
Выйти из дому в первый раз после простуды.
Кататься в стеклянном лифте и смотреть вниз.
Тратить деньги.
Написать стишок в кафе в каком-нибудь импортном городе, где не говорят по-русски, и оставить его на столике.
Кормить уток и вообще всяких птиц.
Бежать вниз по склону холма.
Кружиться, задрав голову, пока не упадешь (желательно в свежескошенное сено).
Еще много чего.
Я вообще очень люблю жизнь - со всеми вытекающими последствиями.
При этом я не люблю людей.Особенно, когда их скапливается много на маленькой площади. Из этого можно сделать вывод, что я не люблю автомобильные пробки, рынки,стадионы, современный Китай, госучреждения и роман Толстого "Война и мир". (нагло стырено у М.Ф. и откорректировано.)
Вообще зверей, зверушек и звериков. Всяких, даже крыс и гадюк.
Растения - все люблю.
Бродить по лесу.
Воду люблю.
Плавать в море, а возле реки - жить. Смотреть на реку.
Ветер тоже люблю, даже когда он зимой в морду дует.
Ходить босиком.
Возвращаться домой летом на рассвете и знать, что там никого нет и можно лечь спать.
Есть ежевику с куста.
Травяной чай, эфиопский кофе и тоник (с джином и без).
Лежать на мху.
Обниматься.
Лежать под пледом, смотреть фильм и держаться за руки.
Ночевать под открытым небом.
Быстро-быстро ехать в автомобиле по загородной дороге. Можно, впрочем, и по городу, если он большой: тут важно знать, что еще не скоро приедешь.
Хорошую обувь.
Улиток (не как пищу, а как объект созерцания).
Гулять по незнакомому городу.
Цветные стекла.
Запах дыма. Вообще многие запахи. У меня нос - главный источник наслаждений, наверное.
Бродить в тумане.
Качаться на качелях.
Уезжать на поезде, особенно ночью и в люксе.
Собирать грибы, камни, ягоды, листья, дрова - просто собирать.
Проснуться утром, посмотреть на часы и обнаружить, что еще рано и можно спать дальше.
Кедровые орешки.
Синий цвет.
Трепаться.
Внезапно обнаруживать "своих": по сиянию глаз, по ненароком брошенному слову или жесту.
Сны (не все).
Сумерки.
Смотреть на огонь.
Смотреть на текущую воду.
Выйти из дому в первый раз после простуды.
Кататься в стеклянном лифте и смотреть вниз.
Тратить деньги.
Написать стишок в кафе в каком-нибудь импортном городе, где не говорят по-русски, и оставить его на столике.
Кормить уток и вообще всяких птиц.
Бежать вниз по склону холма.
Кружиться, задрав голову, пока не упадешь (желательно в свежескошенное сено).
Еще много чего.
Я вообще очень люблю жизнь - со всеми вытекающими последствиями.
При этом я не люблю людей.Особенно, когда их скапливается много на маленькой площади. Из этого можно сделать вывод, что я не люблю автомобильные пробки, рынки,стадионы, современный Китай, госучреждения и роман Толстого "Война и мир". (нагло стырено у М.Ф. и откорректировано.)
четверг, 29 июля 2010
Во все века оно без перемен
Тошно от всей этой дряни. Я тянусь, как половая тряпка за шваброй, в поисках вечной жизни, вооруженная непонятными даже мне самой аргументами. Якобы вижу в этом некий глубокомысленный смысл. В том то и дело, что ЯКОБЫ. В процессе постоянно хочется всякой херни, хотя, на самом деле, хочется секса. Нормального секса, приносящего радость плоти, не омраченного, как всегда, мыслями о несовершенстве человеческого тела, эстетике и нежелательной беременности.
Тошно от попытки возлюбить весь мир. Еще возлюбить эфемерные туманы, куда ни шло, их ни чем не испортишь. Но вот всё остальное… превращается в тошнотворное приторно-сладкое обильно сдобренное розовыми соплями месиво. Люди, больше 4 не собираться! Ещё нескольких человек, пожалуй, можно пережить, и возможно, даже порадоваться чему-нибудь вместе с ними. Но большее количество человеческих индивидов вызывают во мне вспышки лютой ненависти, особенно когда что-то от меня хотят. Хотя есть особенные личности, которые вредны даже в очень малых дозах.
И при этом нахуя всё это надо – непонятно. И чего, собственно, хочется - тоже непонятно. И вообще непонятно ни-че-го.
Тошно от попытки возлюбить весь мир. Еще возлюбить эфемерные туманы, куда ни шло, их ни чем не испортишь. Но вот всё остальное… превращается в тошнотворное приторно-сладкое обильно сдобренное розовыми соплями месиво. Люди, больше 4 не собираться! Ещё нескольких человек, пожалуй, можно пережить, и возможно, даже порадоваться чему-нибудь вместе с ними. Но большее количество человеческих индивидов вызывают во мне вспышки лютой ненависти, особенно когда что-то от меня хотят. Хотя есть особенные личности, которые вредны даже в очень малых дозах.
И при этом нахуя всё это надо – непонятно. И чего, собственно, хочется - тоже непонятно. И вообще непонятно ни-че-го.
Во все века оно без перемен
Лежу в кровати и не могу уснуть. В кровати – это громко сказано. Я давно сплю на полу, точнее на тонком одеяле сложенном вдвое. Ну не люблю я мягких перин и высоких диванов, хочется поближе к действительности, низкой и твердой. Да, поначалу было неудобно, всё болело. А теперь, даже когда все уезжают на выходные, и в моем распоряжении все кровати и диваны квартиры: мягкие, удобные, потверже, большие и поменьше, но я всё равно стелю своё одеяло на полу и сладко засыпаю, будто найдя свое место. Но сегодня я не могу уснуть. Не могу из-за скопившихся впечатлений.
Во все века оно без перемен
Девушка шла по безлюдной улице и смотрела на небо, запрокинув голову. Мужчина, гуляющий с длинной таксой, косо посмотрел и не решился пройти рядом. Все опасаются сумасшедших. Но Варвара не сумасшедшая, она просто иногда любит смотреть на небо, особенно в сумерках в парке. Небо постепенно темнеет, будто намокающая ткань. А прохожих в этом парке, как ни странно, всегда очень мало. Поэтому можно не беспокоиться, что всех распугаешь своей невменяемостью, опасаться нужно только того, чтобы не врезаться в дерево или провалиться в открытый канализационный люк. Но незримая рука отводила всяческие беды: сдвигала деревья, прикрывала люки, откидывала колючую проволоку и битое стекло от босых ног. Прикасаясь босыми ступнями к холодной утоптанной земле, горячему асфальту или нежной прохладной траве, чувствуешь нечто настоящее. Варвара очень любила бродить по паркам босиком, размахивая в руке сандалиями, даже осенью. И когда уже совсем стемнеет, возвращалась домой, отогревать окоченевшие ноги в горячей воде.
По ночам ей часто снилось, что она индеец и несется по бескрайней прерии на черной, как смоль, лошади. И горячий ветер дует прямо в лицо, тело пропитывается ветром, на секунду она сама превращалась в ветер и летела за пределы мира. По пробуждении Варвара заплетала волосы в две косы, вплетая орлиные перья. Затем стояла у зеркала, улыбаясь своему отражению загадочной заспанной улыбкой.
Варвара постоянно ела шоколад, горький, иногда с орешками, очень любила синий цвет и верила в собственные приметы. Когда поблизости каркал ворон, девушка считала это знаком судьбы, но никак не могла разгадать каким, но верила, что это непременно хорошо.
Она была незаметной офисной служащей, лишь изредка обращала на себя внимание перьями в косичках да бесчисленными серьгами в ушах. Днем Варвара работала в многоэтажном офисе, стучала пальцами по клавиатуре и мечтала. Мечтала о лошадях, о шоколаде, синих туфлях и настоящей любви, о которой даже в книгах и кино ничего не знают. О любви, которая наполняет до краев и выше, которая открывает глаза и позволяет увидеть мир таким огромным и широким, которая не дает спать по ночам.
Порой она представляла, что уехала в незнакомый город. Представляла так ярко и отчетливо, что начинала чувствовать, что это уже произошло и ходила, как зачарованная, рассматривая улицы, по которым ходила уже миллионы раз. Новыми казались выложенные плиткой тротуары, ямки на дороге, удивительными были деревья.
Девушка надевала яркие юбки или завязывала яркие ленты, чтобы ее непременно заметили. Чтобы ее непременно заметили все события и случились с ней. Находиться в центре происшествия или бури куда интереснее, чем ходить по магазинам или ждать автобус на остановке.
Варвара постоянно писала, то короткие истории, лишенные смысла, то просто обрывки фраз, всплывших в голове, на клочках бумаги. Блокноты, исписанные салфетки, отдельные листы бумаги наводняли в неимоверных количествах ее карманы и сумочки. Истории никогда не имели логической завершенности, они обрывались неожиданно. Девушка хотела, чтобы каждый читатель узнал в этих историях себя, нашел в них свои вопросы.
Вопросы, но не ответы. Ответов не знает никто. Только сидя в одиночестве в пустой квартире с чашкой кофе в руке, остановив безумный калейдоскоп мыслей и переместившись в никуда, вдруг осознаешь ответы. Иначе не бывает. Поэтому Варвара считала вопросы такими важными. Ведь пока ты ищешь, есть шанс найти. Но сама она никак не могла отыскать те самые свои родные кровные вопросы. Она читала всевозможные книги: философские трактаты, классиков, сплетни, фантастику, но упорно продолжала верить только сказкам. А в сказках не было вопросов. Там были только волнующие душу непонятные намеки. Они заставляли сердце сжиматься, будили невнятную жажду, которая заставляла бродить босиком и смотреть, не отрываясь, в небо. А ещё страх, страх не успеть, не заметить, пропустить что-то важное, выбрать не то.
Варвара зря боялась. Всё у нее получилось, даже не так, всё у нее получается, всё она делает правильно. У нее не может не получаться, ведь рядом на ветке непрерывно каркает ворон (хорошая же примета), ведь Варвара ищет, мечтает о любви, пугает прохожих, ходит босиком и целуется с ветром.
По ночам ей часто снилось, что она индеец и несется по бескрайней прерии на черной, как смоль, лошади. И горячий ветер дует прямо в лицо, тело пропитывается ветром, на секунду она сама превращалась в ветер и летела за пределы мира. По пробуждении Варвара заплетала волосы в две косы, вплетая орлиные перья. Затем стояла у зеркала, улыбаясь своему отражению загадочной заспанной улыбкой.
Варвара постоянно ела шоколад, горький, иногда с орешками, очень любила синий цвет и верила в собственные приметы. Когда поблизости каркал ворон, девушка считала это знаком судьбы, но никак не могла разгадать каким, но верила, что это непременно хорошо.
Она была незаметной офисной служащей, лишь изредка обращала на себя внимание перьями в косичках да бесчисленными серьгами в ушах. Днем Варвара работала в многоэтажном офисе, стучала пальцами по клавиатуре и мечтала. Мечтала о лошадях, о шоколаде, синих туфлях и настоящей любви, о которой даже в книгах и кино ничего не знают. О любви, которая наполняет до краев и выше, которая открывает глаза и позволяет увидеть мир таким огромным и широким, которая не дает спать по ночам.
Порой она представляла, что уехала в незнакомый город. Представляла так ярко и отчетливо, что начинала чувствовать, что это уже произошло и ходила, как зачарованная, рассматривая улицы, по которым ходила уже миллионы раз. Новыми казались выложенные плиткой тротуары, ямки на дороге, удивительными были деревья.
Девушка надевала яркие юбки или завязывала яркие ленты, чтобы ее непременно заметили. Чтобы ее непременно заметили все события и случились с ней. Находиться в центре происшествия или бури куда интереснее, чем ходить по магазинам или ждать автобус на остановке.
Варвара постоянно писала, то короткие истории, лишенные смысла, то просто обрывки фраз, всплывших в голове, на клочках бумаги. Блокноты, исписанные салфетки, отдельные листы бумаги наводняли в неимоверных количествах ее карманы и сумочки. Истории никогда не имели логической завершенности, они обрывались неожиданно. Девушка хотела, чтобы каждый читатель узнал в этих историях себя, нашел в них свои вопросы.
Вопросы, но не ответы. Ответов не знает никто. Только сидя в одиночестве в пустой квартире с чашкой кофе в руке, остановив безумный калейдоскоп мыслей и переместившись в никуда, вдруг осознаешь ответы. Иначе не бывает. Поэтому Варвара считала вопросы такими важными. Ведь пока ты ищешь, есть шанс найти. Но сама она никак не могла отыскать те самые свои родные кровные вопросы. Она читала всевозможные книги: философские трактаты, классиков, сплетни, фантастику, но упорно продолжала верить только сказкам. А в сказках не было вопросов. Там были только волнующие душу непонятные намеки. Они заставляли сердце сжиматься, будили невнятную жажду, которая заставляла бродить босиком и смотреть, не отрываясь, в небо. А ещё страх, страх не успеть, не заметить, пропустить что-то важное, выбрать не то.
Варвара зря боялась. Всё у нее получилось, даже не так, всё у нее получается, всё она делает правильно. У нее не может не получаться, ведь рядом на ветке непрерывно каркает ворон (хорошая же примета), ведь Варвара ищет, мечтает о любви, пугает прохожих, ходит босиком и целуется с ветром.
вторник, 20 июля 2010
Во все века оно без перемен
- Девочка моя, ну что же ты плачешь?
Я обнимал ее подрагивающие плечи, она смотрела в распахнутое окно, на столе валялся небрежно брошенный букетик васильков.
Она любила васильки и розы – цветы с самой короткой жизнью. И всегда искренне радовалась подаренным букетикам. Радовалась рассвету, внезапному порыву ветра и густому туману. Её улыбка была открытая и по-детски искренняя. Невозможно было не ответить улыбкой.
Её звали… Я так и не смог подобрать для неё имени. Иногда я называл её Кисточкой. Пожалуй, это и стало ее именем.
Да, я придумал её.
На улице было раннее утро, я всю ночь не спал. Мысли текли непрерывным медленным тягучим потоком, бессвязные, просто набор образов и слов. Спать не хотелось, не хотелось вообще ничего. Было ни хорошо, ни плохо, было никак. Я вышел на балкон, закурил сигарету. И в это утро я придумал её. Придумал такой, как мне нравится. Я совсем не ожидал, что она появится на самом деле. А может в то утро я окончательно сошел с ума.
Я придумал её с темными глазами, смесь карих и зеленых. Каждую неделю у нее был новый цвет волос. Сегодня они у Кисточки цвета кофейных зерен.
Она любила сладости, солнце и темнообжаренный кофе без сахара, любила обнимать меня и засыпать у меня на коленях. Кисточка была «жаворонком». Она просыпалась на рассвете и выходила на улицу встречать первые солнечные лучи. Я же наоборот засиживался ночами и утром только начинал засыпать. Поэтому мы никогда не засыпали и не просыпались вместе. Рожденные ранним утром не могут быть ночными жителями, тут уж я бессилен.
Нашим любимым временем был вечер. Мы сидели в кафе или барах пили кофе, пиво, сладкий мартини или обжигающий коньяк и всматривались в глаза друг друга. Невольно подслушивали беседы за соседними столиками. Люди были разные и разные истории, иногда мы смеялись, иногда грустили.
В комнате пахнет дождем, хотя небо ясное. Первый раз Кисточка не спит ночью, а стоит у окна и… плачет. Так не должно было быть, я не придумывал ей слез, она не должна была плакать никогда. Но при этом на душе легко, и я и она знаем, что так должно быть. Мы с самого начала знали, что ей придется уйти, но ‑
не знали когда. Прошло шесть лет, это были потрясающие феерические шесть лет.
Я всегда тайно желал, чтобы люди, которые покидают меня, непременно плакали. Наверное, поэтому, моя девочка, вся в слезах. Кисточка высвободилась из моих объятий и ушла на кухню. Я неподвижно остался смотреть в открытое окно, как плюшевая игрушка, брошенная на подоконник. Через несколько минут запахло кофе и, как ни странно, корицей. Кисточка не очень любила кофе с корицей. Она принесла две чашки. Мы пили кофе, сидя на подоконнике. А за окном была теплая летняя ночь, ясное небо, несколько звезд и кусочек луны.
Как же я буду дальше без нее? А вот так, буду пить ночами кофе с корицей на подоконнике и вспоминать мою девочку, пока воспоминания не покажутся сном. На секунду я представил, как будет пусто в доме, а когда поднял глаза, Кисточки уже не было, лишь недопитый кофе стоял на подоконнике.
Я обнимал ее подрагивающие плечи, она смотрела в распахнутое окно, на столе валялся небрежно брошенный букетик васильков.
Она любила васильки и розы – цветы с самой короткой жизнью. И всегда искренне радовалась подаренным букетикам. Радовалась рассвету, внезапному порыву ветра и густому туману. Её улыбка была открытая и по-детски искренняя. Невозможно было не ответить улыбкой.
Её звали… Я так и не смог подобрать для неё имени. Иногда я называл её Кисточкой. Пожалуй, это и стало ее именем.
Да, я придумал её.
На улице было раннее утро, я всю ночь не спал. Мысли текли непрерывным медленным тягучим потоком, бессвязные, просто набор образов и слов. Спать не хотелось, не хотелось вообще ничего. Было ни хорошо, ни плохо, было никак. Я вышел на балкон, закурил сигарету. И в это утро я придумал её. Придумал такой, как мне нравится. Я совсем не ожидал, что она появится на самом деле. А может в то утро я окончательно сошел с ума.
Я придумал её с темными глазами, смесь карих и зеленых. Каждую неделю у нее был новый цвет волос. Сегодня они у Кисточки цвета кофейных зерен.
Она любила сладости, солнце и темнообжаренный кофе без сахара, любила обнимать меня и засыпать у меня на коленях. Кисточка была «жаворонком». Она просыпалась на рассвете и выходила на улицу встречать первые солнечные лучи. Я же наоборот засиживался ночами и утром только начинал засыпать. Поэтому мы никогда не засыпали и не просыпались вместе. Рожденные ранним утром не могут быть ночными жителями, тут уж я бессилен.
Нашим любимым временем был вечер. Мы сидели в кафе или барах пили кофе, пиво, сладкий мартини или обжигающий коньяк и всматривались в глаза друг друга. Невольно подслушивали беседы за соседними столиками. Люди были разные и разные истории, иногда мы смеялись, иногда грустили.
В комнате пахнет дождем, хотя небо ясное. Первый раз Кисточка не спит ночью, а стоит у окна и… плачет. Так не должно было быть, я не придумывал ей слез, она не должна была плакать никогда. Но при этом на душе легко, и я и она знаем, что так должно быть. Мы с самого начала знали, что ей придется уйти, но ‑
не знали когда. Прошло шесть лет, это были потрясающие феерические шесть лет.
Я всегда тайно желал, чтобы люди, которые покидают меня, непременно плакали. Наверное, поэтому, моя девочка, вся в слезах. Кисточка высвободилась из моих объятий и ушла на кухню. Я неподвижно остался смотреть в открытое окно, как плюшевая игрушка, брошенная на подоконник. Через несколько минут запахло кофе и, как ни странно, корицей. Кисточка не очень любила кофе с корицей. Она принесла две чашки. Мы пили кофе, сидя на подоконнике. А за окном была теплая летняя ночь, ясное небо, несколько звезд и кусочек луны.
Как же я буду дальше без нее? А вот так, буду пить ночами кофе с корицей на подоконнике и вспоминать мою девочку, пока воспоминания не покажутся сном. На секунду я представил, как будет пусто в доме, а когда поднял глаза, Кисточки уже не было, лишь недопитый кофе стоял на подоконнике.
пятница, 16 июля 2010
Во все века оно без перемен
Вчера вечером уехал Ярослав. Ярослав… мне трудно называть этого человека по имени. Так как само наличие имени – странный факт. Ярослав похож скорее на стихийное проявление нестабильности мира, чем на человека. Ветер, дождь, наводнение или извержение вулкана нам ведь не приходит в голову называть какими-то именами.
Уехал. Это, наверное, ненадолго, может на месяц, может на два. Хотя всегда есть вероятность, что никто никогда никуда не вернется. Но я буду ждать. Ждать не так, как ждут любимых, братьев, друзей. Ждать не для того, чтобы увидеть, услышать, обнять. Я буду ждать так, как ждут «своих», как ждут вестей. Я буду ждать для того, чтобы знать, что вернулся, что ходит по тем же улицам и всё так же ругается матом.
Увидев его впервые, я сразу почувствовала в нем что-то родное. У нас нет никакого сходства, это родство не братское, не кровное, это родство прокаженности, родство черных меток на ладонях, родство обреченности и родство свободы.
Я не знаю, к чему он идет и к чему пришел. Я не знаю, счастлив ли он. Я не знаю, тоскует ли он одинокими ночами и что он чувствует в компании своих женщин. Я вообще ничего про него не знаю. Возможно к своим 38 я приду к тому же. Поэтому я боюсь узнавать его, я боюсь увидеть внутри серую зияющую пустоту. Но Ярослав улыбается, ходит с озадаченным лицом, лениво зевает, значит там, в будущем, есть ещё что-то кроме смерти. И однажды, собравшись с духом, я узнаю получше этого человека.
Всё у нас будет хорошо, рано или поздно, так или иначе. Ведь мы, сиротинушками разбросанные по этой земле, ещё находим «своих», улавливаем горьковатый привкус взглядов. Мы друг для друга электрификация в отдельно взятом конце тоннеля, если угодно. А значит, в этом есть смысл. Значит мы, безнадежные психопаты, не зря шаримся по свету.
Уехал. Это, наверное, ненадолго, может на месяц, может на два. Хотя всегда есть вероятность, что никто никогда никуда не вернется. Но я буду ждать. Ждать не так, как ждут любимых, братьев, друзей. Ждать не для того, чтобы увидеть, услышать, обнять. Я буду ждать так, как ждут «своих», как ждут вестей. Я буду ждать для того, чтобы знать, что вернулся, что ходит по тем же улицам и всё так же ругается матом.
Увидев его впервые, я сразу почувствовала в нем что-то родное. У нас нет никакого сходства, это родство не братское, не кровное, это родство прокаженности, родство черных меток на ладонях, родство обреченности и родство свободы.
Я не знаю, к чему он идет и к чему пришел. Я не знаю, счастлив ли он. Я не знаю, тоскует ли он одинокими ночами и что он чувствует в компании своих женщин. Я вообще ничего про него не знаю. Возможно к своим 38 я приду к тому же. Поэтому я боюсь узнавать его, я боюсь увидеть внутри серую зияющую пустоту. Но Ярослав улыбается, ходит с озадаченным лицом, лениво зевает, значит там, в будущем, есть ещё что-то кроме смерти. И однажды, собравшись с духом, я узнаю получше этого человека.
Всё у нас будет хорошо, рано или поздно, так или иначе. Ведь мы, сиротинушками разбросанные по этой земле, ещё находим «своих», улавливаем горьковатый привкус взглядов. Мы друг для друга электрификация в отдельно взятом конце тоннеля, если угодно. А значит, в этом есть смысл. Значит мы, безнадежные психопаты, не зря шаримся по свету.
Во все века оно без перемен
Теплый запах сена, прожаренного на солнце, ложился на тело и пропитывался кровью. А ведь здесь нужно что-то посущественнее – бинты были бы очень кстати. Там на полках осталась аптечка, нужно было всего лишь протянуть руку, но кто ж об этом думал. Я вообще ни о чем не думал, просто повиновался зову, с которым не хотелось бороться, когда вышел из окна 12 этажа «родного» бизнес-центра. Я часто вставал из-за стола и подходил к окну, поэтому никто не обратил на это внимания. Когда я запрыгнул на подоконник, на меня уставились удивленные глаза сослуживцев. Никто не успел ничего сказать, я шагнул сквозь стекло. Множество осколков впились в мое изумленное тело. Жгучая боль… но мне было наплевать.
Самоубийца? Нет, ни в коем случае, мне совсем не хотелось умирать. Я хотел только свежего воздуха, хотел избавиться от этого дурацкого давящего костюма и этих светло-зеленых офисных стен.
Не знаю, что и как было дальше, и было ли что-то, но теперь я лежу здесь, совершенно, при этом, не понимая, здесь – это где. Шевелиться было больно, я пересилил себя и начал медленно двигаться. Воздух был густой и сопротивлялся любому движению. Кровавые разводы зависали в воздухе, и за мной оставался красноватый шлейф. Мне стало как-то не по себе от того, что я испачкал всё вокруг.
Интересно, почему дышится так легко, если воздух похож на желе? И тут я начал терять сознание и куда-то падать. Ха! Вот и все загадки на ваши разгадки. Это всего лишь сон. Сейчас я благополучно проснусь, начну собираться на работу. Опять будет давящий костюм, опять светло-зеленые стены… Вдруг всё оборвалось, а я совсем исчез.
Теплый запах сена, прожаренного на солнце, ложится на тело очень приятной мягкостью. Я не открываю глаза, может потому, что не хочу, а может, боюсь увидеть всё тот же густой воздух, а может, боюсь увидеть знакомый потолок своей комнаты. Лучше так, в неизвестности, между вымыслом и реальностью.
Я прислушался к ощущениям, кажется, ничего не болит. Видимо, всё-таки, это был сон. Но запах, который чувствует даже кожа, разбудил злополучные «мурашки по спине». Смесь тревоги, надежды и любопытства слишком удивительный коктейль, чтобы просто открыть глаза и оказаться перед лицом действительности. И я лежу закрыв глаза, не шевелюсь, смакую каждую секунду.
Самоубийца? Нет, ни в коем случае, мне совсем не хотелось умирать. Я хотел только свежего воздуха, хотел избавиться от этого дурацкого давящего костюма и этих светло-зеленых офисных стен.
Не знаю, что и как было дальше, и было ли что-то, но теперь я лежу здесь, совершенно, при этом, не понимая, здесь – это где. Шевелиться было больно, я пересилил себя и начал медленно двигаться. Воздух был густой и сопротивлялся любому движению. Кровавые разводы зависали в воздухе, и за мной оставался красноватый шлейф. Мне стало как-то не по себе от того, что я испачкал всё вокруг.
Интересно, почему дышится так легко, если воздух похож на желе? И тут я начал терять сознание и куда-то падать. Ха! Вот и все загадки на ваши разгадки. Это всего лишь сон. Сейчас я благополучно проснусь, начну собираться на работу. Опять будет давящий костюм, опять светло-зеленые стены… Вдруг всё оборвалось, а я совсем исчез.
Теплый запах сена, прожаренного на солнце, ложится на тело очень приятной мягкостью. Я не открываю глаза, может потому, что не хочу, а может, боюсь увидеть всё тот же густой воздух, а может, боюсь увидеть знакомый потолок своей комнаты. Лучше так, в неизвестности, между вымыслом и реальностью.
Я прислушался к ощущениям, кажется, ничего не болит. Видимо, всё-таки, это был сон. Но запах, который чувствует даже кожа, разбудил злополучные «мурашки по спине». Смесь тревоги, надежды и любопытства слишком удивительный коктейль, чтобы просто открыть глаза и оказаться перед лицом действительности. И я лежу закрыв глаза, не шевелюсь, смакую каждую секунду.
четверг, 08 июля 2010
Во все века оно без перемен
Рядом с этим человеком,почему-то чувствуешь себя в безопасности. В этом то и заключается основная проблема. Теряешь бдительность. Именно в такие моменты, если не этот же человек засаживает тебе "нож в спину", то с неба начинают сыпаться на на голову мистические кирпичи, огненные столбы, гневные божества, мятежные магистры, безумные газонокосильщики и прочая ересь. И даже осознавая эту всю подставу, ничего не можешь сделать. Тебя усыпили, всё детка, ты попалась. А дальше может быть всё, что угодно.
Посему надобно срочно убегать к сумасшедшим полуманьякам, просить убежища. Они, эти самые полуманьяки, компания очень подходящая. Сидят себе в жутких комнатах, потрясают перед тобой ножами, а то и просто голыми руками пытаются тебе пальцы ломать. При этом ещё страшные истории то про детство, то про пьянки недавние рассказывают, что прям кровь в жилах да сердце в пятках стынет, так сказать... И вроде как за ноги из окна не выбрасывают и на том спасибо. А от предательской безопасности уже и следа мокрого не осталось, ток пепел ещё по углам заметить можно, не всё ещё сквозняк разнес.
Но безопасность, пусть даже кажущаяся, дает передышку коротенькую совсем, как время между выстрелом и пулей навылет. Но ведь так хочется почувствовать легкое мягкое спокойствие, ложащееся густым туманом на плечи, отвыкшие от ласки. А может так оно и надо. А когти рвать будем, когда чудовища из шкафов да из-под кроватей повылазят, чего заранее панику поднимать. Выкрутимся как-нибудь или нет, в первый раз что ли?
Посему надобно срочно убегать к сумасшедшим полуманьякам, просить убежища. Они, эти самые полуманьяки, компания очень подходящая. Сидят себе в жутких комнатах, потрясают перед тобой ножами, а то и просто голыми руками пытаются тебе пальцы ломать. При этом ещё страшные истории то про детство, то про пьянки недавние рассказывают, что прям кровь в жилах да сердце в пятках стынет, так сказать... И вроде как за ноги из окна не выбрасывают и на том спасибо. А от предательской безопасности уже и следа мокрого не осталось, ток пепел ещё по углам заметить можно, не всё ещё сквозняк разнес.
Но безопасность, пусть даже кажущаяся, дает передышку коротенькую совсем, как время между выстрелом и пулей навылет. Но ведь так хочется почувствовать легкое мягкое спокойствие, ложащееся густым туманом на плечи, отвыкшие от ласки. А может так оно и надо. А когти рвать будем, когда чудовища из шкафов да из-под кроватей повылазят, чего заранее панику поднимать. Выкрутимся как-нибудь или нет, в первый раз что ли?
суббота, 03 апреля 2010
Во все века оно без перемен
Повремени, повернись ко мне, поворотись, вернись, не уходи и не уводи меня за собою, я не пойду, остановись, посмотри — я падаю, подойди, подай мне воды, ляг со мной на песок, дай отдышаться, у меня в груди не умещаются выдох-вдох, пощади, потому что я практически на пределе, пощади, дай мне день на роздых, день без одышки, день говорить с утра о малостях, жаться к твоей подушке, день ухватиться за руки, когда лифт качнется, день не бояться, что плохо кончится то, что хорошо начнется. День, только день — и я снова смогу держаться, только день, и мне снова будет как-то двигаться, как-то житься, как-то знаться, что что ты все еще здесь, в одной миллионной шага, в ста миллиардах лет непрерывного бега.
Это так надо, я знаю, я понимаю, это иначе не может быть. Это бывает, такая любовь, когда не достать и не дотянуться сердцем, губами, воплями, пуповиной, не вообразить себя половиной и тебя половиной, но навсегда учесть, что воздух будет стоять стеною между тобой и мною. Никогда, никогда, понимаешь, ни дня покоя, никогда, испытание — это вот что такое: это когда ты гонишься, а потом понимаешь, что вот — протяни и схвати рукою, только зачем оно тебе такое? Все, что ты должен взять с этого пепелища — это себя, ставшего только еще страшней и гораздо проще, все, что ты получаешь в награду за эту спешку — это не отпуск с детьми и не пальцем водить по ее ладошке, но глубоко за пазухой черные головешки, горькие, но дающие крепость твоей одежке.
Это я всё понимаю, но пока что у меня подгибаются ноги, сердце выкашливается из груди, пощади, пощади, пощади, потому что я практически на пределе, пощади, дай мне день на роздых, день без одышки, пощади, ну пожалуйста, просто дай мне знать, что я с тобою не разминулась, не загнулась пока, не сдалась, не задохнулась! (с)
Это так надо, я знаю, я понимаю, это иначе не может быть. Это бывает, такая любовь, когда не достать и не дотянуться сердцем, губами, воплями, пуповиной, не вообразить себя половиной и тебя половиной, но навсегда учесть, что воздух будет стоять стеною между тобой и мною. Никогда, никогда, понимаешь, ни дня покоя, никогда, испытание — это вот что такое: это когда ты гонишься, а потом понимаешь, что вот — протяни и схвати рукою, только зачем оно тебе такое? Все, что ты должен взять с этого пепелища — это себя, ставшего только еще страшней и гораздо проще, все, что ты получаешь в награду за эту спешку — это не отпуск с детьми и не пальцем водить по ее ладошке, но глубоко за пазухой черные головешки, горькие, но дающие крепость твоей одежке.
Это я всё понимаю, но пока что у меня подгибаются ноги, сердце выкашливается из груди, пощади, пощади, пощади, потому что я практически на пределе, пощади, дай мне день на роздых, день без одышки, пощади, ну пожалуйста, просто дай мне знать, что я с тобою не разминулась, не загнулась пока, не сдалась, не задохнулась! (с)
воскресенье, 28 марта 2010
Во все века оно без перемен
Почему?
вторник, 16 февраля 2010
Во все века оно без перемен
Мокрый снег. Ветер в лицо. Ноги идут туда, где я сплю, где стоит холодильник, телевизор и прочее. Хочется уйти по дороге навстречу неизвестности. А вдруг повезет и никто не заметит, что ушла. Пока я плаваю в возможных вариантах создания сценария моей неизвестности, ноги пришли домой, руки открыли дверь. Меня заметили, поздоровались, спросили как дела, успели упрекнуть. Всё, меня заметили. За окном идет время , меняются судьбы, а здесь как в черной дыре меня заметили, отметили и уже не улизнуть.
суббота, 26 декабря 2009
Во все века оно без перемен
Есть я и он. Мы оба полосаты и оба бежим.Так как понять, кто из нас зебра, а кто тигр?
Если я, увидев его во сне, просыпаюсь со слезами, это не значит, что я зебра.
Если у него зубы острее, а я уже устала бежать, это не значит, что он тигр.
Если я, увидев его задницу перед носом, истекаю слюной, не значит, что я тигр.
Если я бегу за ним, а он иногда от меня прячется, не значит, что он зебра.
Если он не обращает на меня внимание, когда сыт, не значит, что он тигр.
Если я нервничаю и чувствую беду, когда вижу его, не значит, что я зебра.
Если я каждый раз всё сильнее хочу выпить его кровь до дна, не значит, что я тигр.
Если он может убить меня, не значит, что он тигр.
Если я готова на все, чтобы выжить, не значит, что я зебра.
Кто из нас кто? И какова вероятность того, что тигр съест зебру?
Если я, увидев его во сне, просыпаюсь со слезами, это не значит, что я зебра.
Если у него зубы острее, а я уже устала бежать, это не значит, что он тигр.
Если я, увидев его задницу перед носом, истекаю слюной, не значит, что я тигр.
Если я бегу за ним, а он иногда от меня прячется, не значит, что он зебра.
Если он не обращает на меня внимание, когда сыт, не значит, что он тигр.
Если я нервничаю и чувствую беду, когда вижу его, не значит, что я зебра.
Если я каждый раз всё сильнее хочу выпить его кровь до дна, не значит, что я тигр.
Если он может убить меня, не значит, что он тигр.
Если я готова на все, чтобы выжить, не значит, что я зебра.
Кто из нас кто? И какова вероятность того, что тигр съест зебру?
пятница, 09 октября 2009
Во все века оно без перемен
Я больше не жду с замиранием сердца, с трепетным нетерпением пятницы... Я больше не радуюсь ей так, как раньше. Единственный плюс (плюс ли) выходных то, что можно выспаться и не надо никуда идти вечером.
А не радуюсь я искренне пятнице потому, что больше ты не ждешь меня по выходными я больше не жду тебя. Теперь меня ждут другие, но вряд ли для меня это важно.
Круг замкнулся снова на тебе. Колесо судьбы совершило поворот и я вдруг оказалась в другом мире. Здесь льют дожди, тучи, как обрывки мокрой мешковины тащатся по небу, здесь чужие люди, которые почему-то хотят меня видеть и ... здесь нет тебя.
Что ж, снова пятница, снова круговорот людей в природе.
А не радуюсь я искренне пятнице потому, что больше ты не ждешь меня по выходным
Круг замкнулся снова на тебе. Колесо судьбы совершило поворот и я вдруг оказалась в другом мире. Здесь льют дожди, тучи, как обрывки мокрой мешковины тащатся по небу, здесь чужие люди, которые почему-то хотят меня видеть и ... здесь нет тебя.
Что ж, снова пятница, снова круговорот людей в природе.
понедельник, 13 июля 2009
Во все века оно без перемен
Второй день я просто аццки хочу есть. А это первый признак надвигающейся беды. Это у организма такая реакция на предчувствие.
Ой чувствую накосячу я в жизни!!!
Ой чувствую накосячу я в жизни!!!
вторник, 07 июля 2009
Во все века оно без перемен
Ура! Я сегодня наконец-то нашла в магазине кардамон.
Буду варить кофе, самый разный кофе, самый вкусный кофе!
Буду варить кофе, самый разный кофе, самый вкусный кофе!
среда, 01 июля 2009
Во все века оно без перемен
Думы думные думаются - да не придумываются...
Может быть, какого-нибудь дядю Васю или дядю Сашу я достану. Может-быть, мне даже хватит упорства, и я таки научусь чинить машины. Я себе дала год на раздумья. А что такое год - это 12 месяцев. Это всего 12 месяцев. Разве можно за эти месяцы разобраться в том, в чем не удалось разобраться за 23 года.
А деревья в парках шепчут на ухо...
надо учиться варить кофе. У кофе такой пленительный аромат и горьковатый привкус! Разве можно обижаться на того, кто приручил кофе и варит его по утрам с пенкой?
Нужно иметь самую богатую фантазию,. чтобы придумать людей, которые могут проживать чужие жизни. И ещё более изощренную и хитрую фантазию, чтобы суметь стать таким человеком,. хотя бы на один вечер. Надо же, надо искать потайные двери, скрытые ключи, потерянные памятью обрывки заклинаний. А там... В этом коридоре бесконечных тайн... Там находятся все потайные крупинки затаенных желаний, такие долгожданные и такие пугающие чудеса.
Может быть, какого-нибудь дядю Васю или дядю Сашу я достану. Может-быть, мне даже хватит упорства, и я таки научусь чинить машины. Я себе дала год на раздумья. А что такое год - это 12 месяцев. Это всего 12 месяцев. Разве можно за эти месяцы разобраться в том, в чем не удалось разобраться за 23 года.
А деревья в парках шепчут на ухо...
надо учиться варить кофе. У кофе такой пленительный аромат и горьковатый привкус! Разве можно обижаться на того, кто приручил кофе и варит его по утрам с пенкой?
Нужно иметь самую богатую фантазию,. чтобы придумать людей, которые могут проживать чужие жизни. И ещё более изощренную и хитрую фантазию, чтобы суметь стать таким человеком,. хотя бы на один вечер. Надо же, надо искать потайные двери, скрытые ключи, потерянные памятью обрывки заклинаний. А там... В этом коридоре бесконечных тайн... Там находятся все потайные крупинки затаенных желаний, такие долгожданные и такие пугающие чудеса.
четверг, 25 июня 2009
Во все века оно без перемен
Он как тяжелый наркотик: без него здоровье лучше, чтобы вставляло надо постоянно увеличивать дозу, а без него жутко ломает.
Может это любовь?
Может это любовь?
воскресенье, 14 июня 2009
Во все века оно без перемен
в доме появился гость, незваный гость. Он заполнил все уголки моей сущности. Этот гость пустота. Щемящая тревога в сердце не дает спать и думать. Наверное нельзя возвращаться в прошлое, возвращать людей из прошлых отношений.
Наверное нельзя жить одним лишь умом, когда ум и сердце диктуют прямо противоположное.
Что же слушать ум или сердце?
Наверное нельзя жить одним лишь умом, когда ум и сердце диктуют прямо противоположное.
Что же слушать ум или сердце?
понедельник, 25 мая 2009
Во все века оно без перемен
Сегодня первый день на новой работе...